Самая страшная книга 2014-2025 - Ирина Владимировна Скидневская

– Ну, за упокой Мелкого, – и опрокидывает выпивку в себя.

Я тоже выпиваю. Самогон сводит горло и горячей тяжестью падает в желудок. Я не помню, какой он на вкус. С тех пор как я лишился языка, это ощущение мне недоступно. Я могу одинаково жевать жмых, хлеб или сочное мясо, и для меня почти нет разницы. Последний вкус, который я хорошо помню, – соленый. Вкус моей крови.

Хлюст тем временем надевает буденовку и пересчитывает патроны в барабане.

– За Мелкого не беспокойся. Расскажем, что погиб за большевиков, – они из него героя сделают.

Скрипит дверь, и вместе с болотным туманом, который таки добрался до заимки и теперь пытается проникнуть в избу, появляется сутулая фигура деда.

– А вот и мясо, – шепчет Хлюст, – даже звать не пришлось.

Громко ступая, идет к старику.

– Ну что, дедуль? Давай прогуляемся.

– Да раненько что-то… – дребезжит дед.

– В самый раз, – отрезает Хлюст, – уходим мы. Проводи, а?

– Провожу. Отчего же не проводить? – Дед трясет желтушной бородой.

Он разворачивается и бредет обратно в туман. Следом выходит Хлюст. Прикрываю глаза Мелкому.

Прости меня, что не уберег. Этого раскаяния недостаточно, и тут даже отец Александр не поможет.

Если бы во мне была вера с горчичное зерно, и я сказал горе: «перейди отсюда туда», и она бы перешла.

Встань и иди, Мелкий.

Мелкий лежит недвижимо, словно выточен из дерева.

Проверяю обоймы в винтовках и вешаю их на плечи. Винтовки тяжелые и тянут вниз. Выходя, я не смотрю на покойного, кажется, что Мелкий сейчас взглянет укоризненно и спросит: «Что же ты не похоронил меня по-христиански, Немой? Что же бросил тут?»

На улице ничего не изменилось, только запущенный двор в предрассветных сумерках выглядит еще печальней и тревожней. Небо на востоке уже голубое, подернутое дымкой тумана.

Трехлапый пес с рычанием высовывается из своей дыры, скалит черные зубы, но, заметив деда, скулит и испуганно прячется обратно.

Я останавливаюсь. Я слушаю. Ровная монотонная мелодия плывет над головой. Звуки не прилетают с ветром – они вокруг меня. Прямо сейчас.

– Че встал? – огрызается через плечо Хлюст.

– Ванька-молчун услышал перегуды, – хихикает старик, слова испаряются белыми облаками в утреннем морозом воздухе. Старик показывает наверх.

Из-под крыши избы, как узловатые пальцы, торчат длинные и короткие прямые отростки. Десятка два.

– Перегуд – он как флейта, токмо костяной. Ветер сквозь него летит и песню поет, – умиротворенно говорит дед. Он улыбается и смотрит на эти странные и бессмысленные приспособления.

Если они костяные, то какого животного кость? Или не животного? Мне становится не по себе от страшной догадки. Еще и ночь под ними пришлось провести.

А откуда старик знает, что меня Ванькой зовут, как называли в детстве? Ведь даже Хлюст не знает. А этот вон как смотрит, словно мысли читает, еще и лыбится.

Тем временем Хлюст тихо вынимает наган и подступает к деду со спины. Упирает дуло в поясницу. Шепчет на ухо:

– Шибче топай, старый. До часовенки нас проводишь.

Тот кивает в ответ и покорно плетется вперед.

Мы проходим до подъема на холм, когда дед останавливается и, не поворачивая головы, спрашивает:

– Вестимо ты, Хлюст, так же безвинных на убой вел, когда у атамана служил?

Хлюст резко выпрямляется, словно обухом огрели. Он озадачен. Он растерян.

– Откуда, старый, знаешь?

– Да кость мне твоя все и рассказала. Как у Анненкова службу нес, как людей пытал и губил, – старик хихикает и лукаво косится на меня.

Имя опального атамана налетает стуком копыт, гиканьем и свистом всадников с черепом на рукавах, проносится и сбивает с ног.

Слышу, как бешено бьется сердце. В голове все смешалось.

Раннее утро. Я выхожу из амбара, сбрасываю перчатки. Настороженно прислушиваюсь к топоту копыт вдалеке. Окунаю руки в бочку – разлетающиеся капли блестят на солнце. Небо темнеет, и на дороге появляется свора всадников. Они проносятся мимо, размахивая шашками, мелькают черепа и кости на черных рукавах!

«Пистолет в амбаре!» – судорожно вспоминаю я. Степной конь несется прямо на меня. Мое тело катится по дороге, поднимая столб пыли.

Сапог Черного человека рядом с головой. Я смотрю наверх и вижу два маленьких узко посаженных глаза, спутанную бороду, ухмылку без двух передних зубов. Хлюст смеется, и до меня доносится гнилостный запах его дыхания. Хлюст просовывает соленые пальцы мне в рот. Хлюст отрезает мне язык.

Я раздираю криком горло. Неудержимая ярость вырывается наружу.

– Э-э! Ты че, убогий? – Хлюст пятится назад и тут же валится на землю от прилетевшего в челюсть приклада. Наган отлетает в сторону.

Солдат закрывает лицо руками.

Приклад взлетает вверх и опускается на голову Хлюсту.

– Ты че, сдурел?! – кричит Хлюст.

Приклад взлетает и опускается на голову Черного человека.

– Немой! – хрипит Хлюст.

Приклад взлетает и опускается.

Хлюст издает булькающие звуки.

Приклад взлетает вверх и опускается. Трещит кость.

Наконец Хлюст замолкает. Его буденовка вся мокрая от крови и такая же бурая, как отвалившаяся звезда. На прикладе – густая масса с клочьями волос, цевье покрыто мелкими багровыми каплями.

Я смотрю на то, что раньше было лицом Хлюста, и отбрасываю винтовку.

Та падает к ногам деда, который безучастно наблюдает развернувшуюся сцену. Кажется, он одобрительно кивает.

И разом все проходит. Я сажусь на подмерзшую землю и опускаю голову. Осенняя листва в бурой крови Хлюста. Черный человек мертв. Хлюст мертв. А был ли Хлюст Черным человеком? Я обращаюсь к памяти, но та молчит. Мне хочется спать. Морщинистая рука ложится на плечо:

– Бери этого и неси в часовенку, он тебя не тронет, – ласково говорит старик.

Кто имеется в виду, непонятно, но дед явно знает больше, чем я. Мелькает мысль, а не пристрелить ли его? Но тело не слушается. Словно дед прочно засел в моей голове и ковыряется там. Нет сил сопротивляться, и я киваю. Глубоко вдыхаю. Поднимаюсь сам, поднимаю обезображенное тело. Оно кажется неестественно легким.

Дед говорит:

– Это он сгнил изнутри, потому и легкий, как перышко.

Он что? Читает мои мысли?

Подъем в гору кажется бесконечным. Молочная дымка стелется под ногами и чуть опережает меня, словно показывает дорогу.

Старик не помогает, но неотступно следует сзади. Это мы с Хлюстом должны вести его, но роли поменялись, и пушечным мясом стал я. С Мелким на плечах я спускался с холма, а поднимаюсь уже с телом Хлюста. Это какое-то глупое совпадение, в котором