"Фантастика 2025-163". Компиляция. Книги 1-21 - И. А. Намор
Итак, вечер. Почти ночь. Таня поет, а «Месье Поль» сидит за столиком во втором ряду и работает: наблюдает за выступлением Виктории, отмечая в блокнотике нюансы и нюаньсики: как поет, куда идет и как бедрами «колышет». А еще, что и как там с кордебалетом… Не мельтешат ли, мешая восприятию, не шумят ли излишне? Ну, и оркестр, само собой, и реакции зала, и акцентировка произношения. Да мало ли наберется этих мелких, но «архиважных» вещей, что способны испортить любое, даже самое замечательное исполнение? Вот Виктор и бдил, «поверяя алгеброй гармонию» – единственный озабоченный человек в предающемся «веселию и питию» зале. Рутинное в общем-то занятие для режиссера-постановщика, который заодно – так уж вышло – и импресарио, и автор песен, и даже аккомпаниатор (под настроение) в одном своем строгом лице. А ведь Федорчук ко всему был еще и влюблен, как мальчишка, и любовь эта, их с Таней любовь, находилась как раз в острой, выражаясь медицинским языком, фазе, когда все как в тумане, а в крови «буря» и «нега» борются и никак не могут решить, «кто первей». И вот, возможно, из-за всех этих обстоятельств Виктор был в тот вечер несколько рассеян и не следил со своей обычной паранойей и дотошностью за «периметром». Не на войне, чай…
И вопрос, заданный достаточно громким голосом откуда-то из-за спины, не сразу дошел до сознания, а дойдя наконец, мягко говоря, удивил.
– Месье Поль, – спросил чуть хрипловатый и вроде бы даже знакомый баритон, – не могли бы вы дать автограф?
Ну, что тут скажешь? «Месье Поль» никогда еще автографов не давал, разве что подписи ставил на счетах и проектах афиш. Потому, возможно, очнувшись от грез, Виктор несколько излишне резко обернулся к «коллекционеру», так что даже чуть не выронил из дрогнувших от неожиданности пальцев большой красный «Паркер»[242] – Степин подарок, которым Федорчук очень дорожил.
– Разрешите присесть? – спросил незнакомец и, не ожидая разрешения, обошел Виктора и отодвинул стул, стоявший слева. Скромно усевшись на краешек и изображая всей фигурой «душевную просьбу», немолодой уже мужчина с жестким сухим лицом и волосами цвета «перец с солью» протянул листок бумаги, вырванный, похоже, из записной книжки:
– Не могли бы вы дать автограф, месье Поль? – повторил он свою просьбу.
По-французски мужчина – Александр Юрьевич Лешаков – говорил свободно и акцент имел совершенно не русский, а какой-то центральноевропейский, если так можно выразиться. Да и внешность имел весьма к такому акценту подходящую.
Федорчук посмотрел на Лешакова и перевел взгляд на листок.
«Митя, я тебя узналъ», – было написано там по-русски мелким, но разборчивым почерком и с твердым знаком в слове «узнал».
Митя, я тебя узналъ…
Ну что ж, в подобном спектакле Федорчук уже однажды – пару месяцев назад – участвовал и своего визави узнал сразу: Лешаков был старым знакомым деда «покойного» Мити Вощинина, можно сказать даже другом, еще по Сербии, куда Александр Юрьевич попал отнюдь не из Крыма, «как все», а приехал то ли из Америки, то ли вообще из Японии. Митя, тогда еще подросток, много разговаривал с ним о Великой войне, и рассказы Лешакова сыграли, если уж быть откровенным, не малую роль в политическом становлении Дмитрия. Александр Юрьевич человек был непростой и образованный, но отнюдь не дворянских кровей, и жизнь знал не понаслышке, а что называется, на собственной шкуре. И на войну пошел добровольцем, став офицером военного времени, что тоже кое о чем говорит, если разбираешься в таких вещах. Но это же объясняло, между прочим, отчего оценки, данные Лешаковым русской армии, ходу войны и политике царского правительства, были далеки от благосклонных. А правда, она ведь не всегда красивая, но этим-то приятель деда и подкупал Дмитрия, этим-то и был интересен…
Позже, уже во Франции, они снова, но уже мимолетно пересеклись в начале тридцатых, но потом Митя потерял Лешакова из вида, и вот теперь…
Митя, я тебя узналъ.
«Н-да… узнаю брата Колю…»
В этом был весь Лешаков. Увидел где-то, узнал и полез выяснять отношения. И вроде бы тонко, с подходцем, но, с другой стороны… Если даже ты прав, разве не ясно, что тебя никто не ждет, иначе зачем весь этот цирк? И вроде бы битый жизнью волк, ан нет, романтик, твою мать! Ну, как же, как же, все-таки внук старого друга! И ведь не отошьешь, как Корсакова. Этот упорный и свое понимание имеет по любому поводу…
«Вот же…»
Голова работала удивительно быстро. Можно сказать, стремительно. Люди так не думают, просто не успевают. Ну, может быть, все-таки и думают, но не часто и не все, и только в исключительных обстоятельствах. Но Виктор и был «не все», и случай, бесспорно, вышел исключительный.
«Ну, и что с тобой делать, дядя Саша?»
Для сантиментов места не оставалось – ну кто Лешаков Федорчуку? Никто, и звать его никак. Источник проблем, не более…
«Но, с другой стороны…»
Федорчуку вдруг пришло в голову, что на городских партизанах Валуа свет клином не сошелся. А Лешаков, мало что войну прошел, еще и в Иностранном легионе служил.
– Кому посвящать? – спросил он по-французски Лешакова.
– Спасибо! – выпалил тот, ловя глазами взгляд Виктора. – Это для дочки…
– Как зовут вашу дочь, месье? – терпеливо уточнил Федорчук.
– Женевьева, – неуверенно ответил Лешаков.
– Женевьева… – Федорчук скомкал листок, что положил перед ним нежданный знакомец, кинул в пепельницу, подпалив «ненароком» небрежным движением спички, взглянул пытливо на визави, как бы спрашивая, «вы все поняли, месье?», и, вырвав из своего собственного блокнота