Роберт Асприн - Мошенники времени
— Эй, вы! Свободны?
— Конечно, благородный господин, — откликнулся один из них, на вид покрепче, отставив в сторону глиняную кружку с вином. — Скажите только, куда вам надо, мы мигом.
Не веря своим глазам, со всевозрастающим страхом смотрел Маркус на то, как Чак Фарли забирается в кресло, как ставит на колени свой багаж. Носильщики крякнули, подняли носилки и устроили ручки у себя на плечах.
— Поди сюда, раб! — рявкнул Фарли. — Я не хочу, чтобы ты запутался в толпе и сдернул меня на землю!
Шатаясь, Маркус пристроился за паланкином. Тяжелые цепи тянули руки вниз, и лязг их напоминал ему страшный сон. Он вспомнил, как его держали в цепях… и еще хуже. «Йанира! Что я наделал, любовь моя!» Представься ему такая возможность, он бы с радостью воткнул Чаку Фарли кинжал в его черное сердце. Но он знал, что сама собой такая возможность не представится никогда.
Носильщики принесли Фарли к величественной вилле, и один из них постучал в дверь. Прикованный к стене с внутренней стороны раб-привратник отворил дверь и низко поклонился, спрашивая о деле, что привело их сюда.
— Скажи своему господину, что пришел человек, которого он ждал, — ответил Фарли на безукоризненной латыни. — С добром, как и обещал.
Раб поклонился и передал это кому-то в глубине дома. Носильщики опустили свою ношу, потея и задыхаясь так, словно тащили не одного человека, а пятерых. Фарли расплатился с ними и отослал взмахом руки. Потом он повернулся к Маркусу, и в глазах его заиграла недобрая улыбка.
— С твоего позволения, ступай сюда, милый Маркус. Сейчас ты познакомишься со своим новым хозяином.
Ему хотелось бежать. Все в нем кричало, что надо бежать. Но делать это при дневном свете, когда сотни римлян устремятся за ним с криками «Беглец!» было бы равносильно самоубийству. Во рту у него пересохло. Фарли сильно дернул за веревку, и Маркус чуть было не упал.
— Придется тебе поработать еще несколько лет, чтобы расплатиться с этим долгом, парень, — издевательским шепотом сообщил ему Фарли.
Маркусу сделалось дурно. Его предали, и он оказался в западне. Он знал, что никто не имеет права владеть им как вещью, но он оказался в мире, существовавшем две тысячи лет назад. Здесь и сейчас ему нужно было каким-то образом заработать деньги, заработать столько, сколько он стоит, чтобы соблюсти законы и не уронить своей чести. Или же поступиться принципами, которые ставил превыше всего, и просто убежать.
И в эту минуту он, пожалуй, предпочел бы деньги.
Потом его, все еще шатающегося, поставили перед тем человеком. Очень богатым человеком. Маркус посмотрел на него и упал без сил на колени. О боги… Он видел этого человека много раз раньше — на публичных церемониях на Форуме, на судебных процессах. Фарли продавал его…
— Добро пожаловать, Фарлус! Входите, входите.
— Ваше гостеприимство не имеет границ, Луций Гонорий Гальба. Кстати, примите мои поздравления по поводу избрания curule aedile.
От охватившей Маркуса дрожи у него даже лязгнули зубы. Луция Гальбу избрали curule aedile! Каким бы могущественным ни был его первый хозяин, Гальба был в тысячу раз могущественнее. Бежать от этого человека? Невозможно. Гальба посмотрел на него сверху вниз.
— Этот? — спросил он голосом, буквально источавшим презрение. — Этот трясущийся дурак и есть это полезное дополнение к моей коллекции, которое вы мне предлагаете?
Фарли дернул за веревку.
— Встань, раб. Он не хочет, чтобы я продавал его из моего дома, — пояснил он Гальбе. — И ему, несомненно, известна ваша знаменитая репутация. — Улыбка, которой Фарли одарил Маркуса, была холодна, как ящерица. — Но уверяю вас, он знает свое дело хорошо. Я купил его несколько лет назад на распродаже имущества одного plebeian aediles в связи с его смертью. А что до страха, он трясется, как девственница, единственно из желания произвести хорошее впечатление.
Гальба хихикнул.
— Ну-ну, мальчик, тебе нечего бояться. Я человек справедливый. Вставай-ка. Мне как раз нужен новый писарь, и твой хозяин предлагает мне выгодную сделку, очень выгодную. Пошли, покажешь, на что ты способен.
Фарли разомкнул цепь, и Маркус, облизнув пересохшие губы, взял дрожащими руками стило и восковую табличку.
— Ну, — сказал Гальба с легкой улыбкой, — посмотрим, как ты справишься с этим.
Стило слегка дрожало в его руке, но он изо всех сил старался не отставать от диктовки. Предложенные ему упражнения варьировались от фрагментов письма к деловому партнеру до конторского учета товаров и вырученных денег. Проверив результат, Гальба одобрительно кивнул.
— Неплохо, — признал он, — для человека, трясущегося от страха. И вообще неплохо. В каком качестве служил ты своему plebeian aedile, мой мальчик?
Голос Маркуса дрожал так же, как и все его тело.
— Я вел записи… бегов в Цирке, приобретения диких зверей для забав, а также записи гладиаторов — кто победил и кто нет…
Воспоминания нахлынули на него, четкие и горькие — будто и не было всех этих лет.
— Я верю, что вы привели мне парня, который вполне справится со своими обязанностями, — услышал он голос Гальбы. — Отлично. Считайте, что сделка состоялась.
Они вернулись в маленькую комнатку, выходящую в атриум с фонтаном. Чак Фарли и новый хозяин Маркуса склонились над бумагами, поставили свои подписи и обменялись деньгами за жизнь Маркуса. Покончив с этим, его новый владелец вызвал управляющего домом.
— Проследи, чтобы нового мальчика устроили с удобствами, но без излишеств. Я хочу быть уверен, что он не сбежит при первой возможности. Ладно, теперь о том, что вы хотели приобрести…
Господа вернулись к делам, а Маркус как в тумане последовал за дородным слугой и еще одним, крепкого сложения мужчиной на заднюю половину дома. Комната, в которую они его поместили, была маленькой, без окон и освещалась только свисавшим с потолка фонарем. На оклик слуги явилась девушка-рабыня в ошейнике, с едой и питьем на подносе. Маркус с трудом удержался от полуистерического смеха. Если они думают, что он сможет это съесть, чтобы его не вырвало…
Они оставили его наедине с нетронутым обедом, заперев дверь снаружи. Маркус опустился на лежанку — единственную мебель в камере — и стиснул тонкий тюфяк руками так сильно, что у него заныли пальцы. Пары виски, которым напоил его Фарли, выветривались, и ему с каждой минутой становилось все холоднее. Тусклый свет фонаря отсвечивал от его мокрых от пота рук. Ему хотелось визжать, ругаться, биться в дверь… Вместо этого со спокойствием, которого он сам не ожидал, Маркус заставил себя съесть и выпить все, что ему дали.