Дэн Абнетт - Титаникус
Керхер. Магоса органос звали Керхер. Они пришли пробудить его, а он был уже мертв.
— Зейн, — позвал Лау, — ты здесь?
Через задний люк на мостик «Виктрикс» взобрался глава скитариев Легио Инвикта. Разбитое стекло захрустело под тяжелыми сапогами.
— Я здесь, — ответил Тарсес, медленно поднимаясь с кресла. Он глянул через пространство мостика на Лау. — Значит, ты? Не Борман?
Лау кивнул. Массивное бронированное существо, облаченное в агрессивные цвета пехоты, предназначенные угрожать и ужасать. Оружейная рука спокойно опущена вниз.
— Зейн, мне очень жаль, — сказал Лау. Его голос грохотал из аугмиттеров, словно товарный поезд на спуске.
Тарсес вздохнул и поднялся к нему по ступеням мостика.
— Мне тоже. Я сожалею о своих действиях, конечно. И понимаю, что за ними следует.
Тарсес опустился перед Лау на колени, хрустнув осколками стекла, и запрокинул голову.
— Об одном прошу, Лау: только чтобы быстро.
— Встань, — произнес Лау.
— Что?
— Встань, Зейн.
Тарсес поднялся и поднял глаза на чудовищного скитария.
— Стандартное наказание — смерть, Лау. Я понимаю это. И принимаю. Я надеялся, что Борман окажет любезность прикончить меня, но, видно, он не захотел марать руки. Давай покончим с этим побыстрее. Заряжай свою руку и стреляй.
— Зейн, Зейн, — покачал головой Лау, протянул левую руку — ту, что не была сращена с оружием, — и положил Тарсесу на плечо. — На этот раз ты натворил дел по-настоящему.
— Я знаю.
— Но ты нужен нам: «Виктрикс» должна пойти снова.
Тарсес фыркнул:
— Без принцепса или фамулюса, миропомазанного на его место?
— «Виктрикс» должна пойти снова.
Тарсес покачал головой.
— Скауген мертв, Трон помоги мне, и его ученик убит. Солиум тоже. Нет никого…
— Кузница Ореста обещала предоставить кандидатуру. Мы справимся.
— Значит… «Виктрикс» пойдет под началом другого. Хорошо. Я доволен. Она пойдет без меня.
— Геархарт приказал закрыть глаза на твое преступление, — произнес Лау.
— Что? — переспросил Тарсес.
Лау глянул на него сверху вниз:
— Приказал закрыть глаза. «Виктрикс» нужен ее модерати. Сейчас неподходящее время. Обвинения отложены.
— Я убил его, — сказал Тарсес.
— В момент сильного душевного волнения, — кивнул Лау. — Магос органос…
— Керхер, — подсказал Тарсес.
— Что?
— Магоса органос звали Керхер.
— Я этого не знал, — сказал Лау.
— Не желая? — переспросил Тарсес. — Вы считаете, что принцепс Скауген, мой принцепс, убежал от жизни, словно трус?
— Я этого не говорил, модерати, — ответил Керхер.
— Вы сказали, что в стазисе он потерял желание жить, что он ушел из жизни, не желая больше чувствовать боль смертного существования. Мой начальник Скауген не был трусом! Он бы не сдался вот так!
— Модерати! Я… — магос органос — Керхер, Керхер — подавился словами, когда Тарсес схватил его за горло.
— Ты оскорбил его имя, ты, жалкий ублюдок! ― рычал Тарсес, усиливая давление.
— Это было убийство: преступление, караемое смертью, — сказал Лау. — Но обстоятельства позволяют дать отсрочку, хоть и небольшую. Вот почему здесь я, а не Борман. Легио понимает, что ты потерял голову от горя. Это смягчает наказание.
— Я убил его.
— Да, убил, Зейн.
— Ну так казни меня. Я безжалостно прикончил магоса.
— Да, прикончил.
— Его звали Керхер.
Лау вздохнул.
— «Виктрикс» починят. Ей дадут нового принцепса и нового техножреца. Тебе придется войти в этот экипаж. Ты модерати. Мы не можем себе позволить потерять и тебя тоже. Ты знаешь махину, она знает тебя. Ты должен облегчить новому принцепсу слияние. Никто этого больше не сможет.
— Но я убил человека.
Лау пожал плечами.
— Когда эта война закончится, мы постараемся загладить вину. Наказание может подождать. Борман передал мне, что смертный приговор остается на усмотрение твоего нового принцепса.
— Я так устал, — произнес Тарсес.
— Конечно, устал, — согласился Лау. — Потеря принцепса никому не давалась легко. Он не должен был умереть во сне.
— Он вообще не должен был умереть, — поправил Тарсес.
Но он умер.
Они пришли пробудить его — и нашли его мертвым.
>— Если мне дозволено будет сказать, мамзель!..
— Что?! — переспросила Северин, прикладывая ладонь к уху. Огромные церемониальные горны на вершинах улья и главного зиккурата Кузницы снова затрубили. Оглушительный рев покатился по улью, перекрывая слова Готча, как крупнотоннажный посадочный модуль над головой перекрывал солнечный свет.
— Если мне дозволено будет сказать, мамзель, зрелище еще то! — повторил Готч.
— Это так, майор, — согласилась она.
С парапета Заветных садов, рядом с корпусами Муниторума, им были видны внутренние террасы середины улья, улицы и провалы, колокольни и пилоны, штабели и шпили, вся целиком площадь Киодра и Марсово поле, за которым темным утесом возвышался бастион Высокой Кузницы. Его детали скрадывало расстояние и бесцеремонно перекрытый свет. К западу от них вздымалась вершина Ореста Принципала — гора огней, откуда в кои-то веки лучи вечернего солнца ушли раньше.
Огромный посадочный модуль завис менее чем в километре над самыми высокими шпилями улья, вызывая жгучее недоверие своей массой и пренебрежением гравитацией. Из открытых в днище трюмов падали столбы неяркого света, мягкого, как отблеск луны. Крановые суда — огромные, как целые ульевые штабели, но крошечные на фоне корабля-матки — медленно сновали в воздухе, переправляя свой массивный груз на Марсово поле. Они двигались, словно улитки по стеклу: тягуче, будто прилипая к воздуху.
— Как он там висит? — вслух поинтересовался Готч.
— Я притворюсь, что это был риторический вопрос, майор, — откликнулась Северин.
Готч кивнул.
— Вот и хорошо, потому что я не смогла бы на него ответить.
По всему улью, на каждой башне и кампаниле, трезвонили колокола, но не зловеще, как перед войной. Это был ликующий благовест. Прибыл Легио Инвикта.
Казалось, все население огромного улья высыпало на улицы, чтобы увидеть и отпраздновать этот момент. Этта Северин отмечала, как растет толпа внизу, забивая провалы и авеню, террасы акведуков, каждый балкон и подходящее для наблюдения место, восторженно шумя, рукоплеща, размахивая флагами и знаменами: кто — самодельными, сшитыми ради такого случая, кто — почтительно развернутыми старинными символами имперского и орестского величия.