Путь Инквизитора. Том 3. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

— В угоду офицерам его поставили прямо у села, чтобы расквартированным в домах сельчан офицерам было до лагеря близко, а надо было его ставить к реке и укрепить как следует. К моему приходу все колодцы в селе лошадьми и солдатами были выпиты, и люди и животные из лени, чтобы не ходить к реке, пили из луж, а сие весьма плачевно кончается.

— Простите, генерал, — его речь вежливо прервал канцлер Фезенклевер, — а что плохого приключается с теми, кто пьёт из луж?

— А от луж, как и от нужников, не выведенных к краю лагеря, в войске случается понос, который идёт с кровью и от которого за короткое время можно потерять и треть войска, ибо хворь сия распространяется не хуже чумы. Оттого я и решил поставить свой лагерь за селом у реки. И велел укрепить его. И именно благодаря этому лагерю я задержал ван дер Пильса на четыре дня, отбил страшный его натиск с большими для него потерями и дождался того, что река замёрзла и все его лодки с припасами вмёрзли в лёд.

Цу Коппенхаузен хотел что-то уже сказать, даже указал перстом на генерала, но его опередил герцог:

— Барон, я знаю, что ваша нога изранена; если вам тяжко стоять, то можете отвечать нам сидя.

Волков поблагодарил герцога с поклоном, но сесть не успел.

Одна эта фраза сразу изменила атмосферу в зале, а тут ещё появился министр фон Реддернауф, который с дозволения герцога вошёл в зал и, сначала поклонившись Его Высочеству, тут же подошёл и по-дружески протянул руку Волкову. Потом он зашёл за кресло герцога и стал что-то шептать ему на ухо. При этом оба они улыбались, и герцог согласно кивал. Видно, это была какая-то хорошая новость.

Наконец Его Высочество снова обратил внимание на Волкова, а потом, взглянув на фон Эберта, произнёс:

— Уважаемый генерал, так вы считаете, что в проигрыше… — он немного наморщил лоб и сделал жест рукой, который должен был помочь ему вспомнить название, — Господь всемогущий, как же называлась эта деревня…

— Гернсхайм, Ваше Высочество, — напомнил ему цу Коппенхаузен.

— Да, да, да, — вспомнил герцог, — в поражении у Гернсхайма во многом виноват генерал фон Рабенбург?

— Конечно, его нежелание отдавать свои пушки в центр привело к тому… — начал было фон Эберт, но закончил за него сам Волков; встав из кресла, он перебил обвинителя и договорил за него:

— Привело к тому, что собранная на правом нашем фланге кавалерия была разогнана кавалерией еретиков, отчего и весь наш правый фланг развалился. Я же у реки стоял до конца сражения; даже когда уже и центральная баталия бежала, я продолжал громить врага.

— Вы не выполнили приказа! — воскликнул фон Эберт. — Не вам судить, что было справа и в центре, — тут он снова возвысил голос и стал пафосен до неприличия. — Вы не выполнили приказ командующего.

— Во-первых, — тут уже генерал разыскал среди бумаг диспозицию и, подойдя к столу, положил её перед герцогом, — вот диспозиция, подписанная, Ваше Высочество, всеми вашими генералами на военном совете в вечер до сражения. Тут указано моё место и силы, которые должны быть при мне. Ваше Высочество, — он указал пальцем, — тут всё записано, все мои пушки должны быть при мне на левом фланге. Так я и начал строить свою позицию в расчёте, что стою я на фланге, а мне не было дано ни одного кавалериста. Так хотя бы пушки были.

Герцог даже не успел взглянуть в бумагу, как встал со своего места сам маршал и очень громко, едва ли удерживаясь в рамках приличия, воскликнул:

— Добрый господин, что же это вы?! — поняв, что он почти кричит, маршал понизил тон, — Видно, вы не знаете дисциплины, вам, видимо, неизвестно, что меня утвердил на должность сам курфюрст земли Ребенрее Карл Оттон Четвёртый, и я посему являюсь его уполномоченным лицом, и от этого я отдаю приказы, в том числе и от лица вашего, — маршал при этих словах невежливо указал пальцем на барона, — вашего сюзерена, и вы должны их выполнять, как положено вассалу и человеку благородному, а вы моим приказом передать мне пушки пренебрегли! Пренебрегли!

Маршал умело перевёл дело из упрёков старшего офицера ко младшему в дело об вассальной непокорности. Уж в чём-в чём, а в этом Волкова было упрекать легко. Все знали, что он вассал упрямый и своевольный, чего же на этом не сыграть!

И, конечно же, курфюрст не мог пропустить подобного обвинения мимо своих ушей. Подобная тема в его отношениях с Волковым была для него весьма остра. Он не забыл неповиновения своего вассала и поэтому, внимательно глядя на своего генерала поинтерсовался:

— Неужто вы и вправду осмелились не слушать приказов маршала?

— Я не послушал приказа маршала? — Волков, конечно, заметил невежливость цу Коппенхаузена, но не стал делать на этом акцент, сейчас для него было главным не разозлить герцога и не дать цу Коппенхаузену разыграть карту непокорности. — Ваше Высочество, я вовсе не отказывался выполнять приказ маршала. Я просто не мог выполнить подобный приказ, так как ещё до полуночи мои орудия покинули расположение главного лагеря и поехали к моему лагерю через деревню, а когда ко мне прискакал гонец от маршала, орудия уже подъезжали к моему лагерю.

— Так отчего же вы не приказали артиллеристам вернуться? — поинтересовался сам герцог. — Чего же тут сложного?

— Вот именно, — поддержал курфюрста фон Эберт. — От главного лагеря до вашего было всего пять тысяч шагов.

Барон и не взглянул в его сторону: ещё чего! Он стал объяснять ситуацию герцогу:

— Ваше Высочество, шёл сильный дождь, дорога через село после прохода обоза превратилась в канаву с грязью.

— Это всего лишь отговорки! — довольно резко заметил фон Эберт. — Оправдания нежелания.

И опять генерал не взглянул на своего невежливого коллегу, а просто предложил:

— Со мною пришёл мой артиллерист, майор Пруфф. Если Его Высочеству будет угодно, он может его пригласить, и майор лучше меня сможет рассказать ему о той ночи.

Может быть, Эберт и не хотел этого, но герцог, чуть развернувшись к своему секретарю, что-то негромко произнёс, и секретарь сразу поспешил к двери, распахнул её и громко воскликнул:

— Его Высочество желает видеть господина майора Пруффа! — он сделал паузу и продолжил: — Есть ли здесь майор Пруфф?

Волков сидел в кресле абсолютно спокойный, смотрел перед собой на прекрасный паркет и средним пальцем правой руки разглаживал себе брови. Он услышал чуть шаркающую походку немолодого уже майора, удары его палки об паркет,