Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

– Да, из этих людей состоит и команда, – подтвердил Крузенштерн. – Матросы в прошлом году в первый раз, да и то очень недолго, побывали в море. Я не знаю, как и чем занимался с ними Машин, да и занимался ли вообще, но они вовсе не умеют управляться с парусами и даже не знают их названий. Я просил проделать какой-нибудь маневр, и вот пятьдесят человек не смогли сделать в полчаса то, для чего достаточно десяти минут. Жутко даже подумать, в ка­ком положении окажется корабль с такой командой в минуту опасности.

– Вы требуете от этих людей работы, господин капи­тан, – опять заговорил Лангсдорф. – Но для этого их надо прежде всего подкормить. Верите ли, они почти поголовно заражены цингой, а что будет с ними после голодного пла­вания?

– Ну, подкормите – и все, – ободряюще сказал Ратма­нов. – Запаситесь только противоцинготными средствами да свежим мясом.

– Черт знает, что делал с ними здешний эскулап, но он выписал здоровыми не только цинготных, но также и заста­релых венериков, – продолжал жаловаться Лангсдорф. – Я предложил их списать с корабля и заменить здоровыми. С этим согласился и лейтенант Машин, а господин Резанов твердит одно: во-первых, некем, а во-вторых, надо спешить – послезавтра выходим в море...

Шемелин, узнав, что Крузенштерн, будучи на корабле, вслух грозил компании разоблачениями, поспешил с докла­дом к своему начальнику.

– Ваше превосходительство, – обратился он к Резано­ву, – капитан Крузенштерн был на «Марии» и разбушевал­ся там, как у себя на корабле, но, конечно, не против коман­дира, а против компании.

– Из-за чего? – спросил Резанов. – Что ему не понра­вилось?

– Вы уже сами изволите знать, что лейтенант Машин, вместо того чтобы спешно идти на Кадьяк, под предлогом неисправности судна из Охотска прошел на Петропавловск и здесь зазимовал. Солонина была заготовлена перед самым отбытием из Охотска, рассчитана на переход в холодное время, и потому дана ей соль малая. Теперь, перед самым отплытием, пришлось выбросить ее в море.

– А вот доктор Лангсдорф говорил, что люди раздеты, грязны и больны, это верно?

– Что грязны – это верно, к чистоте они не приучены, но все же, будучи на суше, умывались каждый день, а те­перь об этом должен позаботиться командир корабля. Я проверил книги Охотской конторы. Из них видно, что при отплытии «Марии» из Охотска всем им было выдано, кроме ежедневной, по две пары праздничной одежды, одна из межирицкого синего сукна, а другая – из тонкого фламандского полотна и по трое брюк из ярославской полосатой ткани, белья всякого по пристойному количеству. Кроме того, они были достаточно снабжены табаком, мылом и хорошей обувью.

– Как с больными? – опять спросил Резанов.

– Больных было всего четверо. Из них двое скрывали свою тайную венератскую болезнь, а по обнаружении спи­саны на берег. Из двух остальных один собирал по приказа­нию лейтенанта Машина птичьи яйца на прибрежных ска­лах, упал и разбился, а другой лежит после стегания кошка­ми по его же приказанию. Говорят, едва ли выживет...

– Скотина! – выругал Резанов лейтенанта Машина и продолжал расспрашивать: – А как же все-таки с продо­вольствием? С чем же мы пойдем?

– Две бочки со свежей солониной. Далее: треска, сель­ди сухие и соленые, лучшее пшено, что привезли из Японии, мука ржаная и пшеничная, сухари, коровье масло – бочка, хлебный ревельский спирт в большом количестве.

– Не мало ли продовольствия?

– Нет... по расчету на три месяца...

Через день свежий попутный ветер заставил капитана «Марии» отдать рано утром команду поднять якорь.

Резкий ветер гнал холодные туманы.

На бриге «Мария» в кубрике, между палубами, где были размещены больные, на верхней палубе, где зябко кутались в свое рванье, прижавшись к мачтам и тюкам, промышлен­ные, царила невыразимая скука. Еще тоскливее было в кают-компании и офицерских каютах.

Резанов, почти не вставая от стола, исписывал с легким поскрипыванием пера целые стопы крепкой японской бумаги проектами, инструкциями и письмами директорам компании, министрам и даже самому царю.

На этом же корабле находились два моряка, которых еще в Петербурге Резанов нанял на службу компании: лей­тенант Иванов и мичман Давыдов. Прибыли оба они в Пет­ропавловск (еще по зимним дорогам), и сейчас Николай Петрович Резанов взял их с собой, зная, что оба они на американском берегу нужнее, чем здесь.

Машин, призвав к себе на помощь будущего кадьякского бухгалтера, молча проверял запущенные счета корабля, резко и быстро щелкая налитыми свинцом тяжелыми ко­стяшками больших счетов.

Энергия, воля к жизни, к движению горела только на участке Лангсдорфа. Углубившись в свои докторские обя­занности, он при помощи егеря Ивана, отпущенного Толстым в эту «сомнительную» экспедицию, скреб, чистил, стриг и мыл своих грязных пациентов. Время от времени Иван вы­бегал наверх с заряженным ружьем в руках в надежде, не удастся ли подстрелить какую-нибудь диковинку для соби­раемой коллекции.

Ружейный выстрел егеря будоражил весь корабль. Бе­жали матросы спускать шлюпку, бежали пассажиры в на­дежде полюбоваться диковинной добычей, бежали повар с поваренком: «А вдруг что-нибудь вкусное, свежее, съест­ное?» Бежал Лангсдорф, бросая выслушивание. Чуть ли не в чем мать родила мчался недомытый больной, не обращая внимания на промозглый холодный бус.

Через минуту возвращались с досадой на то, что напрас­но истрачен порох. Один Лангсдорф, бережно держа в ру­ках какую-нибудь убитую пичужку меньше воробья на длинных тонких ножках или с перепонками на коротких желтых лапках, внимательно присматриваясь, бросал: «Карош, Иванушка, ошин карош птичка!»

Резанов в своей каюте писал донесение на имя государя:

«Упрочиваться весьма нужно в краю сем, сие неоспори­мо, но столько же и ненадежно с голыми руками, когда из Бостона ежегодно от 15 до 20 судов приходит. Первое, нуж­но Компании построить небольшие, но военные брики, при­слать сюда артиллерию и тогда бостонцы принуждены будут удалиться. Второе, самое производство Компании дел ее на столь великом пространстве требует великих издержек и одним торгом рухляди удержаться не может, кроме того, что заведения и в Америке никогда не достигнут силы сво­ей, когда первый припас, то есть хлеб, возить должно из Охотска, который и сам требует помощи. Для сего нужно исходатайствовать от гишпанского правительства позволение покупать на Филиппинских островах и в Хили тамошние продукты, из коих хлеб, ром и сахар мы за бесценок иметь можем и снабдим ими всю Камчатку...»

Пройдя между Командорскими и ближними островами Алеутской гряды, «Мария» отошла далеко к северо-востоку, к группе Прибыловых островов, где один из старовояжных, взявший на себя обязанности лоцмана, горький пьяница, но бывалый, тщетно старался отыскать хорошо знакомую бухту.