Огюст Маке - Прекрасная Габриэль

— Так вот какой образ жизни заставлял он вас вести! — вскричал он. — Как! Одна лошадь! И такие ничтожные издержки! Сколько у вас было прислуги? Вы, стало быть, копили деньги?

— У меня есть ключница, кухарка и лакей. И то Спалетта находил издержки слишком большими и был прав. Содержания, назначенного мне моей матерью, едва доставало, после того как я пожелал завести свору в семь собак.

Старик в бешенстве топнул ногой.

— Теперь я понимаю, — сказал он, — почему Спалетта убежал по моем приезде. — Содержания, назначенного вашей матерью, было едва достаточно, говорите вы… Знаете ли вы, как велико было это содержание?

— Кажется, тысяча экю ежегодно, — отвечал я.

— Я посылал тысячу экю каждый месяц, — сказал старик, покраснев от негодования, — и вы должны были иметь шесть лакеев, столько же лошадей и парк, где лошади и собаки утомлялись бы каждый день. Спалетта крал у вас десять тысяч экю каждый год. В десять лет он должен был разбогатеть.

— Я не сделался от этого беднее, — отвечал я. — Притом, за неимением лошадей, я был принужден ходить пешком по горам и долинам, за неимением лакеев, я служил себе сам, вы видите, как я сделался высок и силен. Посредственность, которая вам не нравится, оказала мне большие услуги. И Спалетту, которого вы проклинаете, мы должны, напротив, благословлять за то, что он крал мои деньги. При роскоши, которой вы хотели меня окружить, я сделался бы толст и тяжел.

— Может быть, — сказал старик. — Но ваша бедная матушка была бы очень огорчена, узнав, что вы желали или сожалели о чем-нибудь. Подобное несчастье уже не возобновится. Я принес вам за первый месяц деньги, назначенные вам.

Он отсчитал мне две тысячи экю золотом.

— Двадцать четыре тысячи экю в год! — закричал Крильон.

— Да, именно.

— Вы очень богаты, молодой человек.

— Слишком. Это состояние огромное в такое время, когда ни у кого больше нет денег.

— Должно быть, сумма, назначенная мне, очень значительна, — сказал я слуге моей матери, — что, если я проживу пятьдесят лет?

— И ваши дети будут получать ее, — отвечал старик с улыбкой. — Не бойтесь, вы не истощите шкатулку.

— Друг мой, — прошептал я, — если моя мать скопила все это из сумм, вырученных за ее драгоценные каменья, стало быть, у нее было их много?

— Много, — отвечал он, — очень много.

— Не правда ли, что все это очень странно? — спросил Эсперанс Крильона.

— Да, молодой человек, — сказал со вздохом кавалер.

— Старик провел у меня целый день, выказал мне почтение и был ласков со мной, что заставило меня нежно полюбить его, потом, взяв с меня обещание, что я не буду следовать за ним и никого не стану спрашивать о нем, он уехал. Я не видал его с тех пор. Каждый месяц я получаю две тысячи экю.

— Но этот Спалетта знает что-нибудь? — спросил Крильон.

— Нет, потому что старик, когда я спросил его о том, что я скажу Спалетте, отвечал мне, что Спалетта был нанят им в гувернеры ко мне и никогда с ним не переписывался. Теперь мне остается спросить вас, кавалер, разъяснил ли мой рассказ то, что казалось вам темным в моих словах, и лучше ли вы понимаете теперь письмо моей матери?

Крильон ничего не отвечал, он опять перечитывал письмо, а потом сказал Эсперансу:

— Кажется, понимаю.

— Если в этом письме есть что-нибудь интересное для меня, будет ли нескромностью с моей стороны спросить вас?

— Я еще не знаю.

— Я молчу, извините меня.

Крильон размышлял с минуту.

— Извините, — сказал он, — вы мне сказали, что вы получили это целых шесть месяцев тому назад?

— Это правда.

— И следовательно, вы оставляли у себя шесть месяцев письмо, адресованное мне. Вы не поторопились.

Эсперанс покраснел.

— Разве я дурно сделал? — спросил он. — Я не считал себя обязанным торопиться. Чего требовала от меня воля моей матери? Не воевать против кавалера де Крильона, я этого не сделал. Доставить письмо кавалеру де Крильону, я это сделал. Конечно, я мог бы поторопиться, но вы воевали далеко от меня. Надо было предпринять далекое путешествие, которое, я признаюсь, очень стеснило бы меня в то время.

— Вы, без сомнения, были заняты какой-нибудь любовной интригой?

— Да, — отвечал Эсперанс, улыбаясь самым очаровательным образом. — Умоляю вас простить меня. Молодые люди — эгоисты, они не хотят потерять ни одного из цветов, которые молодость рассыпает для них.

— Я вас не осуждаю, но эта любовь, стало быть, кончилась, эти цветы завяли, если я вижу вас сегодня?

— Нет, слава богу, моя возлюбленная очаровательна.

— Однако вы оставили ее для меня.

— Ну нет, — весело сказал Эсперанс, — я не могу похвалиться даже этим добрым поступком. Вы меня извините за мою откровенность. Я приехал к вам только для того, чтоб следовать за моей возлюбленной.

— В самом деле?

— Она жила в моем соседстве около полугода. Отец призвал ее в дом, который он имеет в окрестностях Сен-Дени и, признаться ли, хотя это невежливо?.. Проезжая по дороге, которая ведет в Сен-Дени, и узнав, что вы стоите лагерем с этой стороны, я просил позволения видеть вас и, как говорится, один камень употребил на два удара. Еще раз, кавалер, умоляю вас быть снисходительным. Эта откровенность не что иное, как грубость, но я предпочитаю быть невежливым с Крильоном, нежели ему лгать. Теперь, отдав вам письмо, я откланяюсь вам с величайшим уважением и отправлюсь своей дорогой.

— Как, вы торопитесь?!

— Я получил в дороге записочку от этой особы. Мне назначают свидание в известный день, в известный час и в известном месте. На этом свидании я не быть не могу, под опасением величайших несчастий.

— В самом деле… Это не замужняя ли женщина?

— Нет, девица, но она также мало свободна. Мне нужно принять большие предосторожности, и я не могу терять времени.

— Но… — печально сказал Крильон.

— Я вас прогневал?

— Нет, но вы меня тревожите, а я не хочу тревожиться на ваш счет.

Эсперанс с удивлением посмотрел на Крильона.

— Это оттого, что вы мне рекомендованы, — поспешил сказать кавалер. — Когда назначено вам свидание?

— Завтра.

— Где? Я спрашиваю не затем, чтоб узнать имя вашей любовницы, а только чтоб судить о расстоянии.

— Возле деревни Ормессон.

— Знаю, я там дрался и был ранен.

— В самом деле? Неприятное знакомство.

— Да, Бальзаки д’Антраги имеют даже дом в окрестностях, маленький замок, окруженный рвами.

Эсперанс вспыхнул. Но так как кавалер не смотрел на него, он мог скрыть эту краску, возбужденную именем Антрагов, невинно произнесенным Крильоном.