Томас Майн Рид - Вольные стрелки

– Я полагаю, ничего дурного, капитан…

– А каков собой этот мексиканец… какое у него лицо? – спрашивал я тревожно.

– Каков собой? Да не особенно красив. Похож на индейца. Не угодно ли, впрочем, вам самим посмотреть: он валяется недалеко отсюда…

Я соскочил с коня и бросился вслед за Линкольном в чащу. Шагов через двадцать я чуть-чуть не споткнулся о тело, лежавшее в тени. Оно лежало на спине, а лицо его было ярко освещено лунным светом. Я наклонился над ним. Одного взгляда было достаточно, чтобы удостовериться, что я никогда не видел его прежде. Это был самбо с длинными волосами, похожими на шерсть. По полувоенной одежде можно было узнать в нем гверильяса. Линкольн был прав.

– Не правда ли, капитан, хорош? – сказал Линкольн, когда я кончил осмотр.

– Вы думаете, он выслеживал нас?

– Нас или еще кого, но что он выслеживал – это верно.

– Никто не знал, что мы поедем сюда. Едва ли он гнался за нами, – заметил я.

– Нет, это очень может быть, – проговорил подъехавший Клейли, – кому-то, наверно, хорошо известно все, что мы делаем. Этот «кто-то» знает, конечно, и об уводе из города Нарсиссо, и о наших визитах на гасиенду…

– Да, это верно… А мы все еще медлим… Рауль, вперед, только осторожнее, тише, как можно тише…

Мы поехали гуськом по узкой тропинке.

В полях, окружавших ранчо, все было тихо. Дом стоял цел и невредим. Я начал успокаиваться.

– Вперед! – скомандовал я громко.

– Капитан! – окликнул меня шепотом француз, придерживая лошадь у живой изгороди,

– Ну, что такое?

– В том конце аллеи, по которой нам нужно ехать, идет кто-то, – вполголоса сообщил Рауль.

– Наверно, кто-нибудь из слуг… Бояться нечего… Вперед…

Доехав до конца аллеи, Клейли и я спешились, приказав людям дожидаться нас, и пошли к дому. В нем было тихо, и все казалось по-старому.

– Уж не легли ли они спать? – заметил Клейли.

– Нет, слишком рано… Может быть, они внизу, ужинают?..

– Вот это было бы очень кстати: я страшно голоден…

Мы подошли к веранде. По-прежнему стояла тишина.

– Где же собаки? – недоумевал я.

Мы вошли в дом.

– Странно! – бормотал я. – Никто не показывается… Но куда же девалась мебель?

Мы подошли к лестнице. Я взглянул вниз – ни света, ни звука…

Я обернулся и вопросительно взглянул на своего спутника. В это время мое внимание привлек странный шорох в тени оливковых деревьев у входа в ранчо. А в следующий момент нас окружила целая гурьба людей, и не успели мы опомниться, как уже лежали на спине со связанными руками и ногами.

В то же время послышался шум борьбы в аллее, где мы оставили наших людей. Раздались выстрелы… Через минуту толпа мексиканцев повалила оттуда, ведя в середине связанных Линкольна, Чэйна и Рауля. Нас всех уложили рядом. Лошадей привязали к деревьям.

Человек двенадцать остались караулить, остальные отправились в сад, откуда вскоре послышались смех и веселые голоса. Мы не видели, что там делалось. Нам казалось, что все происходящее – какой-то тяжелый кошмар…

Линкольн был весь опутан веревками. Он сопротивлялся ожесточенно и убил одного из мексиканцев. Спеленатый точно мумия, он скрипел зубами, на губах его от ярости выступила пена. Рауль и ирландец Чэйн относились спокойно к своему положению.

– Хотелось бы мне знать, сегодня прикончат нас или подождут до утра? Как ты думаешь, Чэйн? – посмеивался Рауль.

– Вероятно, времени терять даром не будут, – отозвался Чэйн. – Того и гляди, вздернут всех на воздух…

– А разве ты не надеешься на помощь Патрика, образок которого носишь на груди?

– Патрик вряд ли прибежит спасать меня, но мексиканцы, узнав, что я католик, быть может, смягчатся. Хорошо бы достать образок, но я и пальцем не могу пошевельнуть.

– О, это сейчас можно устроить… Hola, senor! – крикнул француз, обращаясь к одному из гверильясов.

– Quien? (Кого зовешь?) – спросил тот, приближаясь.

– Usted su mismo! (Тебя самого!)

– Que cosa? (В чем дело?)

– У этого вот джентльмена, – продолжал Рауль по-испански, указывая на Чэйна, – карманы полны серебром…

Этих слов было достаточно. Гверильясы, почему-то забывшие обыскать нас, в один миг обшарили наши карманы, К сожалению, во всех наших кошельках, вместе взятых, оказалось не больше двадцати долларов. У Чэйна же, как нарочно не было ни цента. Пострадал за это Рауль, которому обманутый им гверильяс отплатил проклятьями и пинками. При обыске разорвали ворот куртки ирландца, и мексиканцы заметили католический образок.

Гверильясы пошептались о чем-то и слегка ослабили веревки ирландца.

– Благодарю вас за любезность, сеньоры! – сказал Чэйн. – Чувствую себя теперь гораздо лучше.

– Muy bueno! (Очень хорошо!) – ухмыляясь, проговорил один из мексиканцев.

– Да, muy bueno, клянусь честью, но я вовсе не обиделся бы, если бы мне было еще лучше… Не можете ли вы ослабить еще чуть-чуть веревку на этой руке? Она режет, как бритва.

Все невольно рассмеялись. Лишь один Линкольн лежал безмолвно.

Маленький Джек был положен рядом с охотником. Считая его слабосильным ребенком, мексиканцы связали его очень небрежно. Наблюдая за ним исподтишка, я заметил, что он украдкой выделывал разные фокусы, стараясь освободиться от уз. Но, должно быть, ему не удавалось это, потому что он вдруг застыл в неподвижности.

Однако, когда гверильясы занялись Чэйном и его образками, мальчик подкатился совсем близко к Линкольну. Один из мексиканцев заметил это и, схватив его за пояс, поднял на воздух и воскликнул:

– Mira camarados, qui briboncito! (Смотрите, товарищи, вот маленький негодяй!) И при дружном хохоте гверильясов он швырнул Джека точно котенка в кусты, где он и скрылся из наших глаз.

– Ох, чтоб мне провалиться на этом месте, если это не французишка Дюброск! – заорал вдруг Чэйн.

Я поднял глаза: передо мной действительно стоял Дюброск!

– А! Капитан! – насмешливо сказал он. – Comment vous porte-vous? Вы пожаловали сюда на охоту за птичками? К сожалению, они улетели из гнездышка…

Будь я связан только ниточкой, я и то бы не пошевельнулся, до такой степени меня поразило появление Дюброска и его злорадное сообщение. Мысль о том, что Гвадалупе несчастна, парализовала меня.

«Неужели, – подумал я, – она во власти злого духа?»

– А! Какая чудная лошадь! – воскликнул креол, подходя к моей лошади. – Это – чистокровный араб. Посмотри, Яньес! Если вы ничего не имеете против, я оставлю ее себе.

– Берите, – процедил сквозь зубы гверильяс.

Это был, очевидно, начальник отряда.

– Благодарю вас… Позвольте, капитан, – обратился он ко мне, – принести и вам благодарность за прекрасный подарок. Вы возмещаете мне потерю моего доброго мустанга, которого ты, негодяй, загнал неизвестно куда, sacre!