Всей землей володеть - Олег Игоревич Яковлев

— Как мыслишь, не затравить ли нам хотя б двух-трёх? Ловчие-то у тя, надеюсь, сыщутся?

— Можно бы и затравить, ловы устроить. Только иные вот туры здесь, бывало, встречаются. Лютые туры. Зовут их половцами, иначе — кипчаками. Нынешней зимой ворвались они в землю мою, под самый Переяславль подходили. Множество люду сгубили, пленных великое число угнали. Вот от этих злодеев советовал бы я тебе, сыновец, подальше держаться. Народ половцы дикий. Поклоняются они духам добрым и злым, а воинам знатным ставят на могилы бабы каменные. Иной раз, как в степь выедешь, глянешь — стоят, этакие страшные, огромные. Аж жуть берёт.

Ростислав опять звонко расхохотался.

— Ну, стрый, потешил ты меня! — Вытерев выступившие на глазах от смеха слёзы, промолвил он. — Видать, напустили на тя степняки страху, коли каменной бабы, и той испужался! Сидишь тут сиднем, дрожишь, яко лист осиновый!

— Тебе, сыновец, потеха, а мне не больно-то по нраву, когда вокруг Переяславля сёла пылают и смердов в полон уводят, и скот, и лошадей забирают. Обгорелыми брёвнами править кому в радость! — Всеволод злобно осклабился. — Ну да ладно. Этой зимой они больше не сунутся. Можешь себе охотиться без опаски.

— Да я их и не боюсь вовсе! — Ростислав молодцевато тряхнул кудрями.

Ой, остерегись, сыновец. Половцы — лихие люди. Ты их, верно, и воочию-то не видел, а бахвалишься. Не возгордись, — поучительно изрёк Всеволод, придвигая к себе кружку с пенящимся олом.

— Ну да, не видал! Как же! — вырвалось из уст Ростислава.

Всеволод вздрогнул, поднял на племянника беспокойный, блуждающий взгляд и недоумённо спросил:

— Когда же ты их встречал?

Ростислав отмахнулся, недовольно пробормотав:

— Да было се.

«И где его носило? — подумалось Всеволоду. — Вроде сидел себе на Волыни, ни в какие большие дела не мешался, которы[187] не ковал. И вдруг — на тебе! Объявился, как будто из-под земли вышел!»

Прервав воцарившееся неловкое молчание, он предложил:

— Давай, сыновей, в шахматы сыграем. Вот, видишь, экие чудные они. Резные, из слоновой кости, присланы из самой Ындеи. По юности мы, бывало, с отцом твоим покойным баловались ими, а теперь всё как-то недосуг. На-ка тебе белые, начинай. Одно только помни: не сила в этой игре, а разум нужен.

Ростислав поплевал себе на руки и с громким стуком двинул белую пешку вперёд.

...Партия затягивалась. Будучи оба достаточно искушены в игре, соперники хитрили и тщетно пытались обмануть один другого.

Вдруг Ростислав, задумавшись над очередным ходом, неожиданно спросил:

— Так как о Ростове порешим, а, стрый?

Всеволод вскочил со скамьи, словно ужаленный.

— О каком Ростове?! Ты чего, сыновей, белены объелся?! Смотри, не шути так.

— Да я не шучу вовсе, — усмехнулся Ростислав. — Грамоту имею деда покойного. Писано тамо чёрным по белому: Ростовская земля-де — моя волость.

— А ну, покажи грамоту. Чую, подложная она. Ростов мой. Так в отцовом завещании сказано.

Всеволод недовольно нахмурил чело.

Ростислав вытащил из сумы перевязанный шёлковой лентой харатейный свиток и показал великокняжескую печать.

Всеволод развязал ленту, повертел грамоту в руках, вскользь глянул на выведенные полууставом ровные буквицы. Размышлял, возвращая харатью племяннику: «Лукавая, ясное дело, грамотица. Состряпал её в Новгороде или на Волыни какой ловкач, да ещё и печать подложную привесил на шнурке. Но по чьей указке сработано? Ростислава? Нет, сыновей слишком прост и прям для подобных делишек. Кто-то из ближних мужей ему нашептал. Тот, кто жаждет ростовских богатых волостей, обширных лесных угодий, обильных пашен. Всюду, везде — боярские ковы, боярские переветы. Но что же мне теперь делать? Как быть? Как отвратить Ростислава от Ростова и избежать войны? Вот, пожалуй, выход».

— Ничего себе подарок — грамотка эта, — нарушая затянувшееся молчание, процедил Всеволод сквозь зубы. — Ну, давай же дальше играть. И на что тебе сдался Ростов?! Удел самый что ни на есть худой. Один раз посылал меня туда ещё отец покойный. Сперва на ладьях до Смоленска добрался, а оттуда... Страшно вспомнить. Двадцать дней через дрягву[188] непролазную, весь вымок, в грязи. Домой воротился, так и мать родная не узнала. А городок-то захудалый, кругом леса глухие, топи. Народу мало селится, да и те, которые есть, по лесам хоронятся, язычники нераскаянные. А по прямой дороге отсюда, через землю вятичей, и того хуже. Вот второй год уже как послал в Ростов тиунов дань собрать, так с тех пор от них ни слуху ни духу. Видно, сгинули в пути. Эх, да разве это удел?! Я мыслю: солнце светит, море плещет о скалы, вот то — удел! А Ростов — слякоть, глухомань, сырость, лихорадка! Тьфу!

— Чего ты вдруг про море тут запел? — удивлённо приподнял брови Ростислав.

— Ну а возьми, к примеру, Тмутаракань. — Всеволод закрыл глаза, словно пребывая во власти сладостных воспоминаний, и причмокнул с наслаждением языком. — Мне бы такую волость. Хлопот бы не знал никаких. У ног — море, суда плывут в неведомые страны, рядом — прекрасноокие девы, дворцы давно усопших правителей — греков и хазар, а главное — золото, оно так и течёт к тебе в руки. Тут и доходы от пошлин. Огромные доходы, почитай, вся торговля со странами восходними идёт через Тмутаракань. А ты говоришь: Ростов. На кой чёрт он тебе?!

Кажется, хитрость удалась. Ростислав слушает, затаив дыхание. Вот он подался всем телом вперёд и взволнованно прошептал:

— Стрый, а правда ль се? В самом деле, вот лепо б было!

— Всё от тебя, сыновец, зависит. Собери дружину, добрых удальцов найти на Руси нетрудно. Пойди выгони из Тмутаракани Святославовых воевод, вот и добудешь ты княжеский стол. Зачем нужна Святославу Тмутаракань? Далеко, тянуться рук не хватит. А от Ростова-то что ждать? В Тмутаракани же богатства так и поплывут к тебе по морю. — Всеволод покосился на забранное слюдой окно. — Ну, вижу, устал ты с дороги. Идём-ка, отдохнёшь покуда. А над тем, что я тебе сказал, подумай, крепко подумай.

Он был почти уверен, что племянника удастся облапошить и тот польстится на солнечную доходную Тмутаракань, владение Святослава. А богатый и обширный Ростовский край, главную свою хлебную житницу, он, Всеволод, князь Хольти, не отдаст никому, зубами в горло вцепится, но не отдаст, чего бы то ни стоило.