Георгий Булавин - Новатерра
Теѓперь уж точно - всё! Последнее для Человека завтрашнее Утро наступило. Утро Вселенской казни. Бледная Чума...
Всё теперь против нас, будто мы и креста не носили,
Словно аспиды мы басурманской крови.
Даже места нам нет в ошалевшей от боли России,
И Господь нас не слышит, зови - не зови...
И глядят нам во след они долго в безмолвном укоре,
Как покинутый дом на дорогу из тьмы.
Отступать дальше некуда - сзади Японское море,
Здесь кончается наша Россия и мы...
(из реп. Ж. Бичевской)
Армагеддон
Уходя, гасите всех...
Шутливый афоризм
(Г.Б.: дальше писать 'анекдот' и 'шутливый афоризм' под эпиграфами не стану, пусть они идут, так сказать, по умолчанию)
Комбат Александр Твердохлеб пробудился от внезапного болевого ощущения в той области своего гвардейского организма, где ствол седалищного нерва выходит через подгрушевидное отверстие и, благополучно минуя большую ягодичную мышцу, устремляется к подколенной ямке. Проще говоря, от пинка под зад. Да не обычного, походя, как бы мимоходом, нет! Пинка увесистоѓго - куда до такой увесистости мастерам сумо?! Пинка крепкого, как Николай Валуев. Обидного, словно плевок в лицо. Акцентированного не меньше, чем язык борца за чистоту ислаѓма.
Впрочем, сказать, что гвардии майор ВДВ России прямо так уж взял да пробудился, было бы преувеличением. Просто перешёл из кромешного мрака в некое сумеречное состояние. Рассудок, пару раз чихнув, будто непрогретый двигатель 'копейки', с горем пополам заработал, воспринял пинок как объективную реальность, данную комбату в пресловутом болевом ощущении, оценил информацию и спросонья измыслил вот какую крамолу: дескать, Александр Твердохлеб, православный христианин, должен бы отреагировать на гнусное посягательство адекватно - подставить под удар вторую из пары соответствующих мышц...
Но комбат был прежде всего офицером ВДВ и только потом христианином - да и то, если честно, лишь по факту обряда крещения, - потому холодный рассудок оказался тут же урезонен мятущимся разумом: никакого спуску врагу! Око за око, зуб за зуб, ягодица, соответственно, за ягодицу...
Но комбат при всём при этом был, во-первых, сонным, а во-вторых, неразворотливым, ленивым, 'тормозны́м' по жизни десантником. Ну, пнул его кто-то по заднице, и что теперь? Наверняка ошибся адресом. С кем не бывает? Зачем же сразу, с кондачка, не разобравшись, записывать ближнего во враги?! Может, он попросту хотел ударить немощного старика, беременную женщину или безгрешного ребенка, только и всего, а на проверку вышел вот такой конфуз? В следующий раз будет повнимательнее, и тогда - без проблем! Дескать, все довольны, все смеются, всем спасибо...
Но душевный (тот, который - в глубине души) десантник переполошился: 'Подъём, лежебока! Вспомни вчерашнее предощущение Беды! Может - вот она, первая ласточка, а? Размером со страуса нанду'...
'Ах, оставьте, господин торопыга! - отмахнулся от него сонный ленивец. - Наше с вами лежачее тело, как ни крути, витязь, богатырь, хранитель Земли Русской, а не орнитолог. Ему что ласточка в пролёте, что синица в руках, что журавль в небе, что страус за пазухой - до пресловутого заднего места... А вот каким на супостата выходить, если не отдохнёт от пуза, - вопрос как собственной безопасности, так и будущего Отчизны. Илюша Муромец, вон, вполне легитимно тридцать лет и три года на лавке провалялся - такова их доля богатырская, так им Уставом внутренней службы предписано, дабы силушки могутной вдосталь подкопить. Чем Саша Ростовец хуже? Ему ещё три годка отдай, да не под расписку, а за просто так, на веру... Короче, всем спокойной ночи!'
- С добрым утречком! - по-стариковски прошамкал кто-то за спиной 'чудо-богатыря' Саши Ростовца. - Подём!
И нанёс новый оскорбительный пинок под зад.
И это уже ни в какие ворота не лезло! Может, где-то там, у них, в Стране Ночных Галлюцинаций (СНГ), и принято лупцевать гвардейских офицеров по чему ни попадя, но у нас, слава Богу, Россия - правовое государство с богатейшими воинскими традициями, где борьба с пережитками тёмного прошлого в армейской среде поставлена с ног на голову... ну, в смысле, во главу угла. И вдруг - на тебе, дедовщина в прямом смысле слова! Правильно учили на политзанятиях: всё наше зло из-за 'бугра' привнесено...
'Доколе?! Хватит!!! Натерпелись!' - праведно возмутился в глубине души комбат. Настала пора действовать решительно и бескомпромиссно! Он, словно бы по мановению руки волшебника - следует читать: словно бы по приказу Верховного Главнокомандующего или даже самого́ командира полка, - превратился в могучий боевой механизм. Следует читать: медленно, через нехочу, приотворил веки... Ну, и что увидел? Ничего, кроме смазанного частокола ресниц на странноватом бледно-розовом фоне. И снова затворил. И...
И в следующий миг распахнул глаза так, что яблоки их чуть было не выскочили из глазниц на подушку. На подушку, которая слишком уж напоминала облако. В наволочке, расшитой ангелочками. Живыми! Весёлыми розовощекими ангелочками. Глумящимися над ним, гвардии майором Александром Твердохлебом, командиром третьего парашютно-десантного батальона, вчера ещё вполне психически здоровым человеком...
- Подём! - снова раздался за спиной старческий голос.
И зазвонили где-то вдалеке колокола.
И невидимый хор затянул: 'На кого ж ты нас, сирот, покинул, Саша?! Только на тебя была надежда наша!'..
И дружно рассмеялись ангелочки, целя из луков в ошалелые глаза комбата.
- Ну-ка, вы, нишкните! - шепеляво цыкнул на них старец. - Ишь, развеселились, как бесенята! - и снова пнул майора. - Хватит валяться, соколик залётный, подём!
Комбат накрепко зажмурился и свернулся калачиком. Чудо-богатырь земли Русской страшился даже представить, куда его поведёт сейчас престарелый санитар. Наверняка на инъекцию галоперидола. В особо прочной на разрыв смирительной рубашке...
- Не пойду! Я боюсь уколов, - попытался уклониться он.
- Гы-гы, с тобой не соскучишься! - хихикнул старец. - Да и сам гони кручину, соколом гляди! Ты ведь, считай, своё уже отбоялся...
Возникла пауза, и лишь невидимый хор голосами кастратов плаксиво затянул а капелла:
Отлетался сокол ясный, отметался
Оторвался, отбрехался, отмотался.