Евгения Федорова - Вселенская пьеса. Дилогия (СИ)
— Это — источник. Воду взять можно лишь с разрешения или в часы воды, на рассвете и перед закатом, — сказал Воин. — Понял?
— Да, — кивнул я. — Сейчас можно напиться?
— Тебе можно, мне нет, — отозвался мужчина и кивнул. Я осторожно подошел к колонне и увидел, что из-под нее слабо бьет вода. В земле была вырыта глубокая яма, обложенная камнями, чтобы вода оставалась чистой. Впрочем, пахло от нее странно. Я сначала понюхал воду, потом глотнул. Отдавала железом и глиной, но пить было можно.
Наверное, в часы, когда разрешено пить, тут сумасшедшие очереди, — тоскливо подумал я. — Один источник на весь город, вовсе не в царских хоромах мне предстоит жить.
Напившись, я вернулся к Воину и тот указал налево.
— Там ты будешь жить.
Он привел меня к серой низкой двери в ближайшем тупике. Я поднял голову и несколько мгновений разглядывал большое здание с бесконечным множеством узких щелей-окон. Тут жила, наверное, не одна сотня учеников и все друг у друга на головах. Приятного мало.
Мы вошли внутрь. Здесь было прохладнее, но душно, воздух казался спертым. Полумрак царил в разбегающихся в разные стороны коридорах. В концах коридоров я увидел ведущие вверх узкие лестницы, спаянные из железных трубок. Что и говорить, снизу город на горе выглядел намного внушительнее. Теперь же, поднявшись, я мог разглядеть убогость, которая неотступно следовала за теми, кто не достоин большего. В коридорах не было ни одного светильника, лестницы казались настолько крутыми, что чтобы не переломать себе ноги, падая с них, надо было очень сильно постараться.
— Тебе повезло, — сказал Воин, идя впереди.
— В чем? — отстраненно спросил я.
— В том, что Муж семьи живет на первом этаже.
Да уж, — подумал я невесело. — Мне повезло.
Воин открыл узкую облезлую дверь в середине коридора и жестом велел мне заходить. Здесь развернуться вдвоем было невозможно. В комнате стояла низкая кровать, покрытая тонким серым покрывалом. Еще оставался узкий проход вдоль стены не больше полуметра шириной. В торце комнаты было узкое окно. Стены имели незамысловатый оттенок мокрого бетона. Больше в комнате ничего не было.
Когда мы вошли, лежавший неподвижно на кровати ученик даже не шелохнулся. В его позе был полная отрешенность.
— Снимай кольчугу, — велел Воин. — Эй, Муж семьи, вставай, теперь у этой комнаты новый хозяин.
— Оставь, — попросил я, стаскивая с себя ненавистный доспех. Уж очень мне хотелось поговорить с этим беднягой.
— Ну-ну, — хмыкнул Воин, забрал у меня кольчугу и вышел, хлопнув дверью.
Я смотал с головы футболку, сел на пол у стены и стал осторожно вытирать ею потные, изрытые красной сеткой от пропечатавшихся кольчужных колец плечи.
Мужчина, лежащий на кровати, по-прежнему не подавал признаков жизни. Он дышал так редко и неглубоко, что я не мог отследить движение его грудной клетки.
— Ты собрался драться с Воином? — спросил я тихо, понимая, что если не начну разговор, бывший ученик так и будет молчать.
То ли он не услышал моего вопроса, то ли не хотел на него отвечать. Он задышал немного глубже, но по-прежнему молчал. Это был загорелый, довольно крепкий мужчина с темно-русыми, грязными волосами.
— Слушай, ты родился на Парлаке 15? — не дождавшись ответа, снова спросил я.
— Да, — помедлив, сказал мужчина и открыл серые с синей радужкой глаза. Он напряг тело и сел, уперев в меня свой странный, какой-то неживой взгляд, за которым таился тщательно загоняемый внутрь страх. — Но теперь это не важно, ведь сегодня я умру.
— Понимаю, — сказал я с сочувствием. — Жена.
— Ребенок. И что самое ужасное: моя смерть им не поможет.
— А Школа?! Она не может спасти твою семью?
— Только если я выиграю бой, — медленно отозвался мой собеседник. — Тогда я уйду отсюда живым и с большими деньгами. За победу платят — за проигрыш… чего он стоит?!
Мы помолчали, потом мужчина спросил:
— Тебя продали Школе, да?
В его голосе я услышал интерес. Он всячески пытался прекратить думать о том, что его ждет. Если разум не готов к смерти, ему всегда нужна поддержка. Наверное, ученик был даже рад, что я появился. Думаю, он уже достаточно побыл один.
— Да, — согласился я с его словами. — Меня продали, но я не намерен здесь долго задерживаться.
— У тебя есть семья? — спросил он, резко возвращаясь к своему горю.
— Жены нет. И детей, но есть… но родные конечно есть.
— Мать?
— Родители погибли, — я опустил глаза, разглядывая свои руки.
— А моя жена так красива, — обреченно прошептал бывший ученик. — У нее волосы цвета степной травы и глаза как то небо, что на закате укрывает эту гору, когда солнце уже ушло далеко за край горизонта. У меня родился сын… Я ведь тут недавно. И все из-за того, что я слишком поздно возвращался домой с работы! Я ведь простой садовник, но нам с женой хватало заработанных денег. Тогда я вовсе не умел драться. На улице мне повстречался человек и сказал: хочешь много заработать за один раз? Я спросил, что надо делать. Мне сказали, что у Великого Сатринга вянут чужестранные цветы — белые ветвистые Лионы. Я лишь слышал о таких цветах — никогда не видел и, не чувствуя подвоха, с охотой согласился. Глупо конечно, сейчас не пойму, почему тогда пошел, ведь знал же, что Школа покупает рабов и выращивает из них Воинов. Никогда бы не подумал, что могу попасть в ловушку своего собственного умения. Я послал жене весточку, что не вернусь ночевать, и отправился в Школу. Цветы и вправду были прекрасны, их белоснежные бутоны размером с голову ребенка, поражали воображение. Раскрывшись с наступлением вечера, они наполняли ночной воздух нежным, удивительным ароматом. Но Лионы не любят солнца, и кусты начали увядать от молодых побегов. Я присоветовал построить для них специальный навес и закрыть кусты с северной стороны от сильного ветра. У краев навеса я велел посадить дикие плющи, чтобы они создали для цветов привычный им мягкий полумрак. Еще Лионы любят воду, и я помог соорудить рядом с ними непересыхающую маленькую заводь, заболачивая землю. Уже к утру листья ожили. Сам Сатринг вышел ко мне, поглядел на свои любимые кусты и покачал головой.
«Я отплачу тебе хорошей монетой за то, что ты сделал, — сказал мне тогда Сатринг. — Ты действительно настоящий мастер своего дела, достигнув совершенства в одном, грешно останавливаться на достигнутом. Ты не только спас от гибели мои кусты, но сделал прекрасную беседку, в которой так хорошо будет сидеть в жаркие дневные часы».
Тогда я понял, что попал в беду. Глава Школы сразу сделал меня учеником и, как я не молил его отпустить меня домой, лишь рассеяно качал головой, любуясь своими драгоценными цветами. Он хотел, чтобы я был при нем и его кустах, чтобы в любой момент мог предугадать каждую их прихоть, а мои увещевания о том, что у меня есть семья, его не трогали. Он твердо решил отблагодарить меня новыми умениями, вовсе не спросив, нужны ли они мне. А жена моя, как оказалось, уже несла в своем чреве кровное дитя.