Нора Робертс - Портрет смерти

С первого вздоха начинается наш путь к смерти. Она становится все ближе и ближе с каждым биением нашего сердца. Ее не избежит никто на свете. Но мы все равно цепляемся за жизнь, молимся на нее, несмотря на ее скоротечность. Или, возможно, благодаря ей.

И все же мы думаем о смерти. Ставим памятники умершим, чтим ее в наших ритуалах. «Какой будет наша смерть? – спрашиваем мы себя. – Внезапной и быстрой или долгой и мучительной? Будем ли мы испытывать боль? Придет ли смерть после долгой и насыщенной жизни или неумолимо настигнет нас во цвете лет?»

Когда придет наш срок? Для смерти срока нет.

Мы придумали загробную жизнь, потому что мысль о конце невыносима. Придумываем богов, которые руководят нами, которые встретят нас в золотых вратах, дабы ввести в вечную землю, где текут молочные реки с кисельными берегами.

Мы – дети, за одну руку прикованные цепями к добру и вечной награде, а за другую – к злу и вечному наказанию. В итоге почти никто не живет по-настоящему и не знает, что такое свобода.

Я изучил жизнь и смерть.

Есть только одна цель. Жить. Жить свободно. Стать. С каждым биением сердца сознавать, что ты не тень. Ты свет, а свет следует пить, впитывать в себя отовсюду, из любого источника. Тогда наш конец не будет смертью. В конце мы сами станем светом.

Меня назовут безумным, но я нормален. Я обрел Истину и Спасение. Когда я стану самим собой, создам и сделаю то, что мне предназначено, это будет прекрасно.

И тогда для всех настанет вечная жизнь.

Настроение у Евы было прекрасное. Она пила свою первую кружку кофе и одновременно выбирала рубашку. Она остановилась на тонкой блузке без рукавов. Лето 2059 года выдалось знойным, и от жары задыхался не только Нью-Йорк, но и все Восточное побережье.

Ну и пусть! Жара лучше, чем холод.

Ничто не могло испортить ей день.

Ева надела блузку, оглянулась по сторонам, удостоверилась, что ее никто не видит, и, пританцовывая, направилась к автоповару за второй порцией кофе. Посмотрев на наручные часы, она убедилась, что времени для завтрака предостаточно, и дала команду автомату поджарить парочку оладий.

Потом она вернулась к шкафу за ботинками. Лейтенант Ева Даллас была высокой, стройной молодой женщиной. Летом она обычно отдавала предпочтение легким брюкам цвета хаки и светлым рубашкам. Ее каштановые, коротко подстриженные волосы кое-где выгорели на щедром солнце. Ее прическа со светлыми прядками шла к худому, с высокими скулами лицу Евы. На подбородке у нее была ямочка, и Рорк, муж Евы, обожал поглаживать эту ямочку.

Несмотря на жару, с которой предстояло столкнуться на улице – в самом доме царила чудесная прохлада, – Ева взяла легкий жакет и бросила его на портупею с кобурой, висевшую на спинке дивана.

Полицейский жетон уже лежал у нее в кармане.

Ева вынула из автоповара кофе, оладьи, плюхнулась на диван и приготовилась насладиться завтраком перед тем, как приступить к обязанностям офицера отдела по расследованию убийств.

Жирный кот Галахад, проявлявший поразительное чутье, когда дело касалось еды, возник из воздуха, вспрыгнул на диван, сел рядом и уставился на тарелку.

– Это мое. – Ева подцепила оладью вилкой и посмотрела на кота сверху вниз. – Дружище, Рорка тебе удалось бы уломать, но меня – нет… Тем более что ты наверняка уже ел, – добавила она, кладя ноги на журнальный столик и продолжая завтракать. – Бьюсь об заклад, что на рассвете ты прокрался на кухню, проскользнув мимо Соммерсета.

Она наклонилась и посмотрела коту в глаза:

– Ну, приятель, радуйся. Нас ждут три прекрасные, чудесные, волшебные недели. И знаешь почему? Знаешь?

Ева сдалась и сунула коту кусочек оладьи.

– Потому что этот тощий, упрямый сукин сын уезжает в отпуск! Далеко-далеко! – запела она, вспомнив, что мажордом Рорка, бич ее жизни, не будет раздражать ее ни сегодня вечером, ни в ближайшие вечера.

– Мне предстоит двадцать один день жизни без Соммерсета, и это замечательно!

– Не уверен, что кот разделяет твое ликование, – сказал Рорк, уже давно стоявший в дверях и наблюдавший за женой.

– Конечно, разделяет. – Ева схватила вторую оладью, не дав Галахаду сунуть нос в тарелку. – Он просто притворяется равнодушным… Я думала, что сегодня утром ты рассылаешь ценные указания по всей планете.

– Уже разослал.

Рорк вошел, и настроение Евы стало еще лучше. Она любила следить за изящными движениями своего ослепительно-красивого мужа.

«Его грации позавидовала бы даже кошка», – подумала Ева. Она улыбнулась и решила, что на свете нет женщины, которая не пришла бы в восторг от возможности смотреть на такое лицо во время завтрака.

Подобное совершенство мог создать только бог, причем в виде исключения. Скуластое лицо с твердым подбородком, с крупным, четко очерченным ртом, от одного взгляда на который у Евы кружилась голова, густые черные волосы и невероятные темно-голубые, почти синие, кельтские глаза.

«Все остальное не хуже», – подумала она.

– Иди сюда, красавчик. – Ева схватила Рорка за полу рубашки, притянула к себе и жадно припала к его губам, провела языком по нижней губе и отпустила. – Ты вкуснее оладий.

– Я вижу, ты сегодня очень жизнерадостная.

– Чертовски верно! «Жизнерадостность» – мое второе имя. Сегодня я собираюсь улучшать настроение всем и каждому.

– Приятно слышать, – весело ответил он, по-ирландски растягивая слова. – Тогда начни с меня. Я переживаю из-за отъезда Соммерсета.

Ева скорчила гримасу.

– Это могло бы испортить мне аппетит. – Она быстро доела оладьи. – Нет, не испортило. Скатертью дорога!

Рорк дернул ее за волосы.

– В самом деле?

– Да. Я готова танцевать от радости. Три недели! – Она довольно потянулась, встала и убрала тарелку подальше от кота. – Три потрясающие недели я не увижу постную физиономию этого типа и не услышу его скрипучий голос!

– Почему-то мне кажется, что он думает так же… – Рорк вздохнул и поднялся. – Но лично я уверен в том, что вам обоим будет не хватать друг друга.

– Еще чего! – Ева пристегнула портупею с кобурой. – Сегодня вечером я это отпраздную. Именно отпраздную. Закажу пиццу и съем ее в гостиной. В голом виде.

Брови Рорка взлетели вверх.

– Мысль интересная…